– Нет, я ехал по шоссе.

– А в то утро, когда убили жену Шерлинга, вы тоже оказались на месте обнаружения трупа одним из первых. И в замок приехали очень рано, – вставил Мещерский.

– Я уже говорил, я приехал повидать Шагарина, побеседовать с ним. К смотровой площадке – это ведь вас интересует – я не подходил. И Лиду в то утро живой не видел.

– Она действительно посещала какие-то там ваши сеансы психоанализа?

– Я мало что смыслю в психоанализе, молодые люди. Я окончил биохимический факультет университета. По первой своей специальности, если хотите, я естественник и материалист.

– А по второй колдун и ясновидящий? – усмехнулся Кравченко. – Еще и астролог, так ведь? Однако Павел Шерлинг называл ваши сеансы психоанализом. Говорил, что вы были доверенным психоаналитиком его жены.

– Она искала средство удержать Шагарина возле себя. Тщетно искала. Она была его любовницей, это вы, конечно, уже знаете.

– Знаем, нам сказал ее муж, и Елена Андреевна тоже подтвердила.

– А вам известно, что это с ее стороны было совершенно искреннее чувство? Любовь… Да-да, не усмехайтесь. Быть может, последняя настоящая страсть сорокалетней женщины, – Гиз покачал головой. – Это как лесной пожар, молодые люди. Женщины… В этом возрасте они способны на многое. Это царский возраст. Жаль, мужчины этого не ценят, предпочитают двадцатилетних. Она пыталась покончить с собой, когда ей сказали, что Шагарин умер.

– Мы об этом знаем, но…

– Это вам Шерлинг сказал? Сам? Не в его правилах откровенность, – Гиз вздохнул. – Мне, например, он об этом и словом не обмолвился. Мне сообщили они…

– Кто это «они»? – спросил Кравченко. И внезапно вспомнил слова Елены Андреевны: «Он уверяет, что общается с духами мертвых. Они – так он их называет».

– Наши сестры-сплетницы, – ответил Гиз. – Одна из которых теперь безутешная мать, а вторая брошенная сожительница.

Он говорил о вполне земных персонажах. По крайней мере, вслух. А кого подразумевал – бог весть.

– А как вы могли помочь Лидии Антоновне во время этих ваших сеансов? – спросил Мещерский.

– Она верила, что способы есть. Например, такой вот – украсть в церкви пасхальную свечу из красного воска, разделить ее на семь равных частей, затем…

– Вы что – смеетесь?

– Я же объяснил, я ничего не смыслю в психоанализе. Зато колдуном прослыл во всех ипостасях.

– Хотите сказать, что Лидия Шерлинг пыталась удержать чувства Шагарина с помощью… таких вот бредовых оккультных способов?

– Добавьте еще и то, что я вам говорил раньше, – она была дочерью священника, у нее было православное детство. Ее ведь дома не в прокурорши, не в нотариусы готовили, а в поповны. А она так ловко крала свечи из церкви – любой вор позавидовал бы, – усмехнулся Гиз.

«Что вы за человек? Сами-то вы что за человек такой?» – это едва не вырвалось у Мещерского. Но он промолчал. Естественно, он промолчал!

– Кроме жены Шерлинга, еще кто-то к вам обращался?

– В смысле вспомоществования в любовных делах? А как же! Да вот, не далее как вчера ночью Злата… После сами понимаете какой сцены в спальне. Между прочим, тот же самый возраст – бальзаковский. Чуть-чуть моложе, но пять лет роли не играет. Сатанеют бабы в таком возрасте, с катушек их срывает.

Кравченко вспомнил, как билась в руках Гиза полуголая, сраженная ревностью Злата, как рвалась в спальню Богдана. Вспомнил и ее босоножки «от кутюр» в глине. В таком состоянии она могла решиться на все, вплоть до убийства…

– Какой же колдовской способ вы посоветовали ей? Тоже краденую свечу?

– Нет, здесь свечка проблемы бы не решила. Тут требовалось другое. Пойти на рассвете в лес, найти боярышник. Сломать прут, непременно с самого верха куста. Я это называю – умри, но дотянись до нужной ветки. С восточной стороны куста этой веткой надо начертить круг, встать в него лицом к востоку и произнести заклинание. Потом воткнуть прут в центр круга, пригвоздить сказанное и уходить из леса не оглядываясь. Что б там ни мерещилось, оглядываться нельзя ни в коем случае, иначе пропадешь.

– И вы все это рекомендовали Злате Михайловне? – спросил Мещерский.

– А я всегда только рекомендую. Выбор остается за теми, кто ко мне обращается.

– И что же… она последовала вашей рекомендации?

– Я не знаю, я ее пока сегодня об этом не спрашивал, она мне не говорила. Видите же, какие события, не до этого.

– Неужели все это серьезно? Неужели женщины верили всему этому суеверному вздору? – Мещерский повысил голос.

А Кравченко снова вспомнились испачканные глиной босоножки Златы. Куда она бегала на рассвете? Ломать ветку боярышника? Колдовать в лесу, чтобы вернуть племянника-любовника? Или же устраивать ему на лесной просеке засаду с помощью шнура от французских штор? Какое из этих абсурдных предположений верно? Какому вздору верить?

– По-вашему, они верили во все это? – повторил Мещерский.

– Вера, суеверия… Молодые люди, это все слова. Вы, наверное, под ними на самом деле подразумеваете вот что: эти люди, они просто не могут вести себя подобным образом, потому что они очень богаты, у них много денег. Их статус вроде бы не позволяет им вести себя вот так, – Гиз усмехнулся. – Я уверяю, вы ошибетесь, если будете так думать. Количество денег не влияет на наши врожденные склонности. На наши исконные инстинкты. А склонность быть суеверным – она и есть инстинкт. Она у некоторых из нас на уровне генов, возможно, у большинства. И не важно, кто мы, какой у нас общественный статус, какое образование, какой счет в банке. Я знаю некоторых очень влиятельных бизнесменов, которые любые свои поступки – вплоть до поездки в гольф-клуб – тщательно сверяют с ежедневными астрологическими прогнозами. И остаются дома, если прогноз неблагоприятный. Знаю банкиров, которые прилежно, как школьники, вечерами посещают оккультные эзотерические кружки. У меня немало клиентов в Америке – очень состоятельных леди и джентльменов, которые готовы верить в самое невероятное. Магия вуду в Америке уже не в моде, приелась, надоела, там теперь делают ставку на Старый Свет, больше верят цыганским гаданиям, славянскому ведовству, румынским заговорам, карпатским легендам, народной медицине. Это ново, неизбито, экзотично, а потому и внушает больше доверия тем, кто ищет решение своих проблем не здесь, а там.

– Где это там? – спросил Кравченко.

– Там. На той стороне. Или, если хотите, по ту сторону. Между прочим, девочка ко мне тоже обращалась за помощью.

– Маша?

– Да, и, насколько я понял, Богдан, бедняга, и тут преуспел. Она любила его.

– Какой же магический способ вы предложили ей?

– Я предложил ей один ритуал. Она отказалась.

– Почему?

– Условия не подошли, смутили ее. По правилам она должна была участвовать в нем в неглиже. Олицетворять собой прародительницу Еву. Я же должен был представлять Адама, тоже, сами понимаете, в каком виде. – Гиз смотрел на свою руку. Сжал ее в кулак. Потом медленно разжал. Красивая была рука, сильная. – Обряд довольно сложный, очень древний, весьма натуралистичный, не очень, извините, чистоплотный, напрямую связанный с культом плодородия. Кроме вина и меда, потребовались бы кровь и сперма. Ну, девочка и дрогнула. Родители ее воспитали, как в старину говорили, в строгости и целомудрии.

«Он пытался затащить Машу в постель, – подумал Мещерский. – Но зачем он нам-то все это говорит? Это же сведения не в его пользу».

– Вы же меня об этом спрашиваете, – Гиз словно угадал его мысли. А может, подслушал?

– А что вы нагадали Богдану? – спросил Кравченко. Этот вопрос он хотел задать «колдуну» с самого начала. – Помните, вы тогда упоминали про старое цыганское гадание?

– Вам кажется, что это сейчас важно? Вот сейчас, в данный момент? – Гиз смотрел на него с искренним любопытством, словно изучал.

– Да, мне кажется… я хочу знать… ну, мне просто интересно.

– Интересно? Ну да, все правильно. Так и должно быть, – Гиз словно услышал подтверждение, которое и так знал. – В тот раз прогноз для него был не слишком удачным. Старое цыганское гадание не щадит. Я провел соответствующий ритуал и получил ответ: Богдану было сказано, что он не доживет до двадцати шести лет.